13. Что нас держит
Колдуя
и клянясь,
среди обычных сутолок
земля
вцепилась в нас,
крича от страшных
судорог.
Века
висят над ней,
кипят самосожжения…
И все-таки
сильней
земного
притяжения
то, что в дыму костра,
треща,
темнеет окорок,
то, что плывет
жара,
похожая на обморок.
То, что струится
дождь,
то, что лопочут
голуби,
то, что смеется
дочь,
увидя лошадь
в городе.
Что шмель
к цветку приник,
что паутина —
сказочна.
И что течет
родник
стеклянно
и загадочно.
То, что художник —
слеп,
а карусели
вертятся.
И то, что свежий хлеб
на полотенце
светится.
Что на гончарный круг
ложатся пальцы чуткие.
И что приходит
друг,
необходимость
чувствуя.
Что веренице
дней
не будет завершения…
Во много раз
сильней
земного притяжения
то, что
с тоской в глазах
задумчиво
и жертвенно,
ни слова не сказав,
тебя целует
женщина.
То, что молчит струна,
звучит
бумага нотная.
И то, что есть
она —
Земля —
все время
новая!
С проклятьями и страхами.
С едою и питьем…
И то, что
уйдем
в нее —
такую странную.
14. Жизнь и смерть
Значит,
все-таки есть она —
глупая смерть.
Та,
которая вдруг.
Без глубинных корней.
За которой оркестрам
стонать и греметь.
Глупо.
Глупая смерть…
А какая умней?
А в постели умней?
А от пыток умней?
А в больнице?
В убожестве
краденых дней?
А в объятьях мороза
под скрипы саней?
Где
умней?
Да и как это можно:
умней?
В полыханье пожара?
В разгуле воды?
В пьяной драке,
где пастбище делит межа?
От угара?
От молнии?
От клеветы?
От раскрашенной лжи?
От слепого ножа?..
Смерть
ничем не задобришь,
привыкла к дарам…
Вот Гастелло
летит с перекошенным ртом.
Он
при жизни
пошел на последний таран!
Все при жизни!!
А смерть наступила
потом…
Горизонт покосившийся.
Кровь на песке.
И Матросов
на дзот навалился плечом.
Он
при жизни
подумал об этом
броске!
Все при жизни!!
И смерть
тут совсем ни при чем…
Голос радио.
Падает блюдце из рук.
Прибавляется жителей
в царстве теней…
Значит,
глупая смерть —
та,
которая
вдруг?
Ну, а если не вдруг?
Постепенно?
Умней?!
Все равно ты ее подневольник
и смерд!
Все равно не поможет твое:
«Отвяжись!..»
Впрочем,
если и есть она —
глупая смерть, —
это все-таки лучше,
чем глупая
жизнь.
15. Вечный огонь
Свет
Вечного огня,
жар
вещего костра,
тебе рассвет —
родня.
Тебе заря —
сестра.
Гудящий
над строкой,
не сказанной
никем,
мятущийся огонь,
ты для меня —
рентген!
Рентген —
пока дано
держать в руках
перо,
когда
черным-черно,
когда
белым-бело…
Восстав
из-под земли
в пороховом
дыму,
погибшие
пришли
к подножью твоему.
Сквозь дальние огни,
сквозь ржавые бинты
в упор
глядят
они,
как полыхаешь
ты…
Снега идут сквозь них.
Года идут сквозь них…
Ты правильно возник!
Ты вовремя возник!
Их прошлый
непокой,
несбывшийся
простор
сейчас в тебе,
огонь.
Сейчас в тебе,
костер…
Не станет пусть
в веках
ни уголка,
ни дня,
куда б
не проникал
свет
Вечного огня!..
Я знаю,
что хочу.
Я,
голову склоня,
гляжу
в глаза
огня
и медленно шепчу:
всем
сбившимся
с пути,
всем
рухнувшим
с коня
дорогу освети,
свет
Вечного огня.
Замерзших отогрей.
Оружье закали.
К наивным
будь добрей.
Зарвавшихся
спали…
Не верю я
пока
в переселенье душ…
Но ты —
наверняка! —
в огне
ракетных
дюз!
На кончике пера.
На утреннем
лугу…
Свет
Вечного костра,
мы у тебя
в долгу.
В долгу за каждый вдох
и прежде,
и теперь…
И если я тебе
не выплачу свой долг,
тогда убей меня
и прокляни меня,
жар
вещего костра.
Свет
Вечного огня.