9. А он…
Над заводными игрушками,
над
жаждой
кокосовых пальм
и лип.
Над седоком твоим,
Росинант.
Над сединою твоею,
Олимп.
Над телескопами Пулкова,
над
скромным шитьем
полевых погон.
Чанами с надписью:
«Лимонад».
Чашкою с запахом:
самогон.
Над озорными базарами,
над
сейфом,
который распотрошен.
Над городами
Торжок и Нант,
под именами
Иван и Джон.
Над ресторанной певичкою,
над…
10. Одиночество
Я славлю
одиночество моста,
шальное одиночество
печурки.
Я славлю
одиночество гнезда
вернувшейся из-за морей
пичуги…
(А сам —
в игре с огнем,
тревожным,
переменчивым, —
живу
случайным днем,
живу
мелькнувшим месяцем…
Работает
в боку
привычная
механика…
А я
бегу,
бегу.
Бледнею.
Кровью харкаю.
Смолкаю,
застонав.
Жду
вещего прозрения
то в четырех
стенах,
то в пятом
измерении…
Разъехались друзья.
Звонят,
когда захочется…
У каждого
своя
проверка
одиночеством…)
Я славлю
одиночество письма,
когда оно
уже
почти нежданно…
Я славлю
одиночество ума
ученого
по имени
Джордано!..
(А сам,
припав к столу,
пью горькое
и сладкое.
Как будто
по стеклу
скребу
ногтями слабыми.
Не верю
никому,
считаю дни
до поезда…
И страшно
одному,
а с кем-то рядом —
боязно…
В постылый дом
стучу,
кажусь
чуть-чуть заносчивым.
«Будь проклята, —
кричу, —
проверка
одиночеством!..»)
Я славлю
одиночество луча
в колодце,
под камнями погребенном.
Я славлю
одиночество врача,
склонившегося
над больным ребенком!..
(Неясная
цена
любым
делам и почестям,
когда идет она —
проверка
одиночеством!..
Пугать не пробуй.
Денег не сули.
Согнись
под неожиданною ношей…)
Я славлю
одиночество Земли
и верю,
что не быть ей
одинокой!
11. А он…
Над озорными базарами,
над
сейфом,
который распотрошен.
Над городами
Торжок и Нант,
под именами
Иван и Джон.
Над баскетбольными матчами,
над
танкером,
облюбовавшим порт.
Над шелестеньем оленьих нарт,
мягкими криками:
«Поть!..
Поть!..»
Над арабеском Бессмертновой,
над
фразой,
дымящейся на устах.
Монументальностью колоннад
и недоверьем
погранзастав.
Над устаревшими твистами,
над
верностью
за гробовой доской.
Нервами,
будто манильский канат.
Темным вином.
Светлой тоской.
Над муравьями,
над лазером,
над…
12. Мертвые смотрят в небо
У развилок
холодных,
с каждой смертью
старея, —
мертвых
так и хоронят,
чтобы в небо
смотрели.
Посредине планеты
в громе
туч грозовых
смотрят мертвые
в небо,
веря в мудрость
живых…
Бродят реки в потемках.
И оттуда,
со дна,
смотрят парни
в буденовках
крутого сукна.
Те,
которые приняли
пулеметный горох.
Над зеленою Припятью
оборвали
галоп.
Задохнулись от гнева,
покачнулись в седле…
Смотрят мертвые
в небо.
Как их много
в земле?..
Тех,
кто пал бездыханно
на июньской заре.
Тех,
кто умер в Дахау.
Тех,
кто канул в Днепре…
Бредя ролью трубастой,
будто лука изгиб,
смотрит
Женька Урбанский,
удивясь,
что погиб…
Ливень
пристани моет,
жирно хлюпает грязь…
В небо
мертвые
смотрят.
Не мигая.
Не злясь…
Ах, как травы душисты!
Как бессовестна
смерть!..
Знаю:
жить
после жизни
надо тоже
уметь.
Равнодушно
и немо
прорастает былье…
Смотрят мертвые
в небо,
как в бессмертье
свое.